Ut primum cessit furor et rabida ora quierunt

Демон, некогда муж, а ныне живущий в уделе
Высшем, чем демонам дан, сбил узы ты смертного рока,
Стал над сменой телесных приливов, телесных отливов
И укрепившися духом достиг последнего брега
В плаванье дальнем сквозь море сует, прочь от низменной черни,
Чтобы в душевной своей чистоте встать на путь прямолетный,
Путь, озаренный сиянием божеским, путь правосудный,
В чистую даль уводящий от дольней неправедной скверны.
Было и так, что, когда боролся ты с горькой волною
Жизни кровавой земной, вырываясь из гибельных крутней,
На середине потока грозивших нежданной бедою,
Часто от вышних богов ты знаменье видел спасенья,
Часто твой ум, с прямого пути на окольные тропы
Сбитый и рвавшийся вкривь, лишь на силы свои уповая,
Вновь выводили они на круги бессмертного бега,
Ниспосылая лучи своего бессмертного света
Сквозь непроглядную тьму твоему напряженному взору.
Не обымал тебя сон, смежающий зоркие очи,
Нет, отвеяв от век пелену тяжелую мрака,
Ты проницал, носимый в волнах, вперяясь очами,
Многую радость, которую зреть дано лишь немногим
Смертным из тех, кто плывут, повивая высокую мудрость.

Аполлон

... В конце концов зал был закреплен за итальянцами. Их очень любили в Париже. Мало того, что они хорошо играли, но их первоклассный машинист и декоратор Торелли замечательно оборудовал сцену, так что итальянцы могли производить чудеса в своих феериях.
Свой восторг перед итальянским оборудованием театральный фельетонист того времени Лоре выражал в плохих стихах:

Там, над сценою летая,
Всех пугал ужасный бес.
От Парижа до Китая
Не видать таких чудес!

— А ваш бог, отец мой? Что вы скажете о его поведении в переживаемой нами революции?
— Не понимаю вас, сударь.
— Эпикур сказал: либо бог хочет воспрепятствовать злу, но не может, либо он может, но не хочет, либо он не может и не хочет, либо, наконец, он хочет и может. Если он хочет, но не может, он бессилен; если он может, но не хочет, он жесток; если он не может и не хочет, он бессилен и жесток; если же он может и хочет, почему он этого не делает, отец мой?
( Collapse )

Анатоль Франс, "Боги жаждут", XIV

— Гражданин Бротто, — обратился к нему Гамлен, — неужели вас не приводит в восхищение этот народ, алчущий справедливости больше, чем хлеба? Ведь каждый здесь был готов потерять свое место, лишь бы наказать вора. Эти мужчины и женщины, бедняки, испытывающие нужду в самом необходимом, безукоризненно честны и не могут примириться с бессовестным поступком.
— Надо признаться, — ответил Бротто, — что, стремясь во что бы то ни стало повесить вора, эти люди могли оказать плохую услугу почтенному монаху, его защитнику и защитнику его защитника. В данном случае они руководились любостяжанием и эгоистической привязанностью к собственности: вор, обокрав одного из них, угрожал всем; наказывая его, они предохраняли себя… Впрочем, вполне возможно, что большинство этих ремесленников и хозяек честны и относятся с уважением к чужому добру. Чувства эти с детства были внушены им отцами и матерями, которые не жалели розог, внедряя добродетель через то место, откуда растут ноги.
Гамлен не скрыл от старика Бротто, что подобная речь представляется ему недостойной философа.
— Добродетель, — сказал он, — свойственна человеку от рождения: семена ее заложены богом в сердце каждого смертного.
Старик Бротто был атеист, и( Collapse )

Анатоль Франс, "Боги жаждут", VI

Метафизика начинается с различения: созерцаемое не есть созерцающий, воспринимаемое не есть воспринимающий, объект не является субъектом, материя не является Духом - дабы впоследствии познать их тождество. Различные миры и боги предстают не отдельными местами и сущностями, но состояниями бытия, реализуемыми в духовной практике тем, кто стремится достичь состояния верховной личности, в которой преодолены все дуальности, включая последний предел - бытие и небытие.

Взгляды современного человека начинаются с симуляции понимания (якобы авторитетно подтвержденного современной наукой) тождественности материи и разума, чтобы в итоге обрести, как выразился Бёме, "муравьиный лик", и прийти в конце концов к воззрению о том, что "нет бога и богов, а есть соломинка на спине, и хорошо бы нагрузить этой соломинкой чужую спину".

Когда наблюдаешь за некоторыми проявлениями религиозности среди особо верующих современников, возникает желание немного переформулировать лаконичное тертуллиановское credo quia absurdum в кредо несколько более многословное: воинствующее невежество, упрямая глупость и избирательная способность игнорировать факты принесут нам победу.
Атеист, успешно громящий позиции религиозной обороны в области рационального знания (весьма вдалеке от религиозных пастбищ), ликует и торжествует, словно нанёсший сокрушительное поражение вражеским полчищам киберспортсмен. Радость победителя переносится и на само отсутствие бога: "ура! для биологии креационисткие объяснения оказались совершенно избыточны! ура! для рождения физической вселенной не требовалось никакого творца! ура! феномены при клинической смерти оказались когнитивными искажениями умирающего мозга!" и так далее. Найти объяснение этой радости довольно сложно (если не считать инертности эндогенной каннабиодной системы), но речь не об этом.
( Collapse )

О, только тот, кто сам был побежден, знает, как выглядит это слово! Оно похоже на вечер в доме, в котором испортилось электрическое освещение. Оно похоже на рахитиков — демонов ребят, на протухшее постное масло, на матерную ругань женскими голосами, в темноте. Словом, оно похоже на смерть.
Кончено. Немцы оставляют Украину. Значит, значит — одним бежать, а другим встречать новых, удивительных, незванных гостей в Городе. И, стало быть, кому-то придется умирать. Те, кто бегут, те умирать не будут, кто же будет умирать?

— Умигать — не в помигушки иг’ать, — вдруг картавя, сказал неизвестно откуда появившийся перед спящим Алексеем Турбиным, полковник Най-Турс.

( Collapse )
Михаил Булгаков, Белая гвардия, гл. 5



- Так-то брат...-
Слова излишни.
Поздоровались. Стоят.
Видит Тёркин: друг давнишний
Встрече как бы и не рад.

По какой такой причине -
На том свете ли обвык
Или, может, старше в чине
Он теперь, чем был в живых?

( Collapse )
Александр Твардовский, Василий Тёркин на том свете


( Collapse )
Речи Вафтрундира

Смотри, увидь, о друг, познай же правду
И пусть силки тебя не искушают,
И не превозноси ученье греков,
Что не плоды, а лишь цветы взращает,
Рекут, что свод небес натянут не был,
Не создана земля, они вещают,
Что не было начала у вселенной,
Ее навеки луны освещают.
Основано на шатком основаньи
Всё то, чему их речи поучают,
И сердце наполняет неразумьем,
Уста же болтовнею отягчает -
Зачем идти кривой стезей, оставив
Путь к правде, что сиянье излучает?

Иегуда Галеви

   - Здесь имеется одна неувязка, - сказала я наконец д-ру Муавии, - текст Халеви относится к VIII веку, а хазарская миссия Кирилла была в девятом столетии: в 861 году.
   - Тот, кто знает истинный путь,

( Collapse )

Милорад Павич, "Хазарский словарь"

      Невский Млечным Путем тек вдаль. Трупы лошадей отмечали его, как верстовые столбы. Поднятыми ногами лошади поддерживали небо, упавшее низко. Раскрытые животы их были чисты и блестели. Старик, похожий на гвардейца, провез мимо меня игрушечные резные сани. Напрягаясь, он вбивал в лед кожаные ноги, на макушке у него сидела тирольская шапочка, бечевка связывала бороду, сунутую в шаль.
      - Не дойти мне, - сказал я старику.

( Collapse )

Исаак Бабель, "Дорога"

Когда однажды французского мыслителя Delalande на чьих-то похоронах спросили, почему он не обнажает головы (ne se découvre pas), он отвечал: «Я жду, чтобы смерть начала первая» (qu’elle se découvre la première). В этом есть метафизическая негалантность, но смерть большего не стоит. Боязнь рождает благоговение, благоговение ставит жертвенник, его дым восходит к небу, там принимает образ крыл, и склоненная боязнь к нему обращает молитву. Религия имеет такое же отношение к загробному состоянию человека, какое имеет математика к его состоянию земному: то и другое только условия игры. Вера в Бога и вера в цифру: местная истина, истина места. Я знаю, что смерть сама по себе никак не связана с внежизненной областью, ибо дверь есть лишь выход из дома, а не часть его окрестности, какой является дерево или холм. Выйти как-нибудь нужно, «но я отказываюсь видеть в двери больше, чем дыру да то, что сделали столяр и плотник» (Delalande, Discours sur les ombres p. 45 et ante). Опять же: несчастная маршрутная мысль, с которой давно свыкся человеческий разум (жизнь в виде некоего пути), есть глупая иллюзия: мы никуда не идем, мы сидим дома. Загробное окружает нас всегда, а вовсе не лежит в конце какого-то путешествия. В земном доме вместо окна – зеркало; дверь до поры до времени затворена; но воздух входит сквозь щели. «Наиболее доступный для наших домоседных чувств образ будущего постижения окрестности, долженствующей раскрыться нам по распаде тела, это – освобождение духа из глазниц плоти и превращение наше в одно свободное сплошное око, зараз видящее все стороны света, или, иначе говоря: сверхчувственное прозрение мира при нашем внутреннем участии» (там же, стр. 64). Но все это только символы, символы, которые становятся обузой для мысли в то мгновение, как она приглядится к ним…
( Collapse )

В.В. Набоков, "Дар", глава пятая

( Collapse )